Вопреки мнениям некоторых политологов, Россия вступила в сирийскую операцию не с шашкой наголо, а с определенным планом действий. Со слов Марии Захаровой, концепция России в Сирии состоит из двух компонентов: борьбы с ИГИЛ, «Джебхат Ан-Нусрой и «теми, кто использует террористические методы», а также консолидации усилий всех, кто занят урегулированием кризиса в стране. В рамках первого компонента войска Асада наступают на Алеппо, а в рамках второго Москва пытается посадить за стол переговоров немногих договороспособных представителей сирийской оппозиции. Так, замглавы МИД и спецпредставитель президента по Ближнему Востоку и странам Африки Михаил Богданов встречался с одним из лидеров оппозиции Ахмедом Джарбой.
По обоим направлениям ситуация непростая. Так, даже несмотря на поддержку иранских сухопутных частей (по американским данным, в боях участвуют не менее двух тысяч бойцов из ИРИ), и российской авиации, наступление усиленной российской бронетехникой сирийской армии на Алеппо проходит крайне тяжело. Сказывается и недостаток солдат, и грамотно выстроенная боевиками оборона.
Однако тут никто и не обещал, что операция будет легкой — по словам официального представителя МИД Марии Захаровой, Россия вмешалась в конфликт «на стадии его запущенности», когда сирийская армия была обескровлена многолетней гражданской войной, а мобилизационный потенциал практически исчерпан. И в этом, кстати, не было ошибки — вопреки мнению ряда российских политологов, Москва не могла начать операцию раньше, когда позиции Башара Асада были более серьезными. Не потому, что Россия долго колебалась или же не хотела спасать сирийского президента, а потому, что российское вмешательство было бы воспринято как помощь тирану, а не как борьба с абсолютным злом в лице ИГ.
Да, сейчас бои проходят крайне тяжело, однако стратегическое преимущество однозначно на стороне условной «российской» коалиции. Во-первых, потому, что террористам и боевикам по сути нечем парировать российскую авиацию. ВВС РФ методично ровняют с землей инфраструктуру противника и лишают его мобильности. Во-вторых, у боевиков заканчивается мобилизационный резерв. По данным российского Генштаба, дезертирство в рядах ИГ достигло таких размахов, что группировка была вынуждена объявить принудительную мобилизацию на подконтрольных ей территориях. Под угрозой расстрела семей в ряды террористов забирают даже 14-летних подростков. Конечно, эти данные вызывают определенные вопросы: мобилизация, если она действительно имеет место, вызвана скорее не большими потерями и не массовым дезертирством, а стремлением вовлечь местное население в борьбу против Башара Асада, завязать их кровью. Но это опять же может свидетельствовать о том, что террористы испытывают недостаток в людях. В свою очередь, у коалиции есть еще возможность ввода в бой новых бойцов. Речь идет, конечно, не о сирийской армии, не о Хезболле (которая и без того потеряла в Сирии слишком много людей — бойцы группировки обучены оборонительным действиям в рамках городской герильи, а не наступательным операциям), и, как хотелось бы надеяться, не о российских сухопутных подразделениях, которые Путин обещал в Сирию не посылать. Речь об иранских войсках. Да, Иран хотел бы избежать серьезного вовлечения в сирийскую войну, однако ему не меньше чем Башару Асаду нужна победа над боевиками в Сирии — причем под боевиками подразумеваются не только террористы из ИГ, но и представители всех группировок, ориентирующихся на Саудовскую Аравию или Турцию. Эти страны заинтересованы в вытеснении Ирана из Леванта, чего Тегеран по понятным причинам допустить не может.
Наконец, в-третьих, противники Асада воюют не только с сирийской армией, но и друг с другом. Каждый день приходят сообщения о боестолкновениях между ИГ и Джебхат ан-Нусрой, а также между ИГ и условной светской оппозицией.
Что касается дипломатического компонента, то тут, конечно, работа идет, но опять же не так активно, как хотелось бы. Россия, собственно, не рассчитывает на сговорчивость лидеров этой оппозиции, которые сидят себе на полном пансионе в западных или турецких отелях и особо не заботятся о судьбе своей страны. Москва и Дамаск скорее надеются на сговорчивость полевых командиров на местах, (которые под угрозой неминуемого поражения вынуждены будут идти на компромисс), а также на определенную поддержку в достижении этого компромисса со стороны стран Запада, которому нужно как-то выпутываться из сирийского тупика. «В какой-то момент нужно признать ошибочность своих действий потому, что это реальность», — заявила Мария Захарова.
В любом случае тяжелая сирийская операция вполне стоит свеч. По крайней мере, для России, которая с вступлением в сирийский конфликт серьезно подняла свой престиж на международной арене. «Российско-сирийский альянс стал передовым шагом, который восстановил баланс сил в мире, вернул уважение и авторитет международному праву и Уставу ООН, которые были растоптаны в пыль американской администрацией и ее союзниками», — заявил председатель парламента Сирии Джихад аль-Ляххам. И определенная доля истины в этом есть — российская операция стала по сути первой со времен Афганистана крупной легитимной антитеррористической операцией на территории третьих стран. И, если Москва поведет себя правильно, может стать неким примером для дальнейшего подражания. Ведь с дальнейшей эрозией основанного на силе американского миропорядка право останется по сути единственной универсальной мировой платформой, на основе которой можно будет выстраивать совместное сотрудничество государств в борьбе с общими угрозами.
Designed by